Eintrop A. “The symbolism of the butterfly in the poems of A. A. Fet “Dream” and M. Lokhvitskaya “In a dream””, Филологические исследования. 4, (2016): DOI: 10.15393/j100.art.2016.2982


THE PHILOLOGICAL RESEARCH


The symbolism of the butterfly in the poems of A. A. Fet “Dream” and M. Lokhvitskaya “In a dream”

Eintrop
   Arina Sergeevna
Petrozavodsk State University
Key words:
butterfly
image
symbol
dream vision
A. A. Fet
M. Lokhvitskaya
dream.
Summary: In this article we reviewed the representations of different nations about the image of butterflies and revealed its development stages. The image itself has formed in different national cultures ages ago, but it had to go all the way from start up to the end again in the literature. In addition, in the period that we've chosen (russian poetry of the mid XVIII - end of XIX centuries) on the background of all the other poems there are two which are identified in the title. We tried to find out what role in the composition of both poems the image of butterfly was playing.
Reviewer: M. Zavarkina


Текст статьи

В своей научной работе мы пытаемся проследить развитие образа бабочки в русской поэзии сер. XVIII – к. XIX вв. В большей степени нас интересовала та стадия образа, когда бабочка стала олицетворением души человека. В ходе исследования мы обнаружили, что образ бабочка-душа существовал у разных народов еще задолго до первой письменной фиксации. Бабочка, действительно, интерпретировалась как душа, различие было только в том, кому она принадлежала. Ацтеки были уверены, что это души погибших храбрых воинов. Бирманцы полагали, что бабочки – души не мертвых, а живых спящих людей, покидающие бренные тела лишь на время для того, чтобы отдохнуть от мирской суеты. Человек просыпается только в тот момент, когда бабочка-душа возвращается к нему, поэтому будить спящего у бирманцев строго-настрого запрещалось: если душа не успеет вернуться в тело, то внезапно разбуженный человек непременно умрет [9]. В греческой мифологии олицетворением души, дыхания является Психея (древнегреч. ψχή – дух, душа, дыхание). Именно Апулей был первым, кто собрал различные мифы о Психее. Так история о преодолении Психеей испытаний во имя любви к Амуру (он же Купидон, Эрот) стала аллегорией стремления человеческой души к любви.

В русской поэзии указанного выше периода образ бабочки проходит трансформацию от знака к символу. К. Юнг определил различия между знаком и символом следующим образом: «Рот произносит слово, знак и символ. Если слово – это знак, оно ничего не означает. Но если слово символ, оно значит все» [7]. Так происходит и с образом бабочки в русской поэзии сер. XVIII – к. XIXвв. Первое, на что обращают внимание поэты – внешнее, форма бабочки. Затем они обращаются к каким-то физическим и биологическим особенностям. И только потом находят, заново открывают уже существующую параллель бабочка-душа. А. Н. Веселовский в своей статье «Из поэтики розы» пытается проследить появление символа розы в народной и, впоследствии, художественной поэзии. Свое исследование он начинает с постановки общего вопроса: «Как зарождается и развивается символика цветов, без которой не обошлась ни одна народная или художественная поэзия?»[2]. Веселовский замечает, что наличие в народных поэзиях символов растений вообще зависело от особенностей местной фауны, он приводит примеры: «немецкая средневековая поэзия излюбила липу, фиалку; русская народная песня – калину, вишню, руту, барвинок и т.п.»[2]. Среди примеров популярнейших образов, однако, отсутствуют цветы как таковые. Цветы же врываются в поэзию исключительно за счет своей красоты, подчеркивает Веселовский. Разновидностей цветов, равно как и бабочек, на земном шаре бесчисленное множество. И если при расшифровке смысла употребления образа цветка нам необходимо знать, какой это был конкретно цветок: роза, лилия и т.д., то в случае с бабочкой такой необходимости в большинстве случаев не возникает. В связи с этим далее следует очень важная для нас фраза: «от емкости образа зависит их количество и разнообразие» [2]. Из этого следует, что не важно, какая именно бабочка пролетает мимо, или, возможно, сложно было рассмотреть особенности этого насекомого, ведь за ее полетом порой трудно уследить. Да, есть у народов разные представления о том, кому принадлежит душа, которую видят в бабочке, но это все-таки практически единогласно именно душа.

Среди всех проанализированных нами произведений особо выделяются два: поэма А. А. Фета «Сон поручика Лосева» (1856) и стихотворение М. Лохвицкой «Во сне» (1893). В обоих действие происходит в бессознательном состоянии. У Лохвицкой это сон: «Мне снилося, что яблони цвели», «мне снился бал», «о, эти сны!». Герой поэмы Фета, как кажется на первый взгляд, тоже спит: «Все это сон, какой-то бред напрасный. / Так, так, я сплю и вижу сон прекрасный!». Но в последней главе поэмы оказывается, что у него была горячка: «говорят, что у меня горячка была дней шесть». Из контекста обоих произведений отчетливо видно, что видимое героями во сне, тревожит их в реальной жизни. Героиня Лохвицкой говорит об этом прямым текстом:

О, эти сны!.. Ведь это только – сны?

Зачем же все растет в груди моей тревога

И мысли торжеством мучительным полны?

За то, что я тебя – люблю, люблю так много,

Моя любовь и грусть отомщены?!

Чего не скажешь о герое поэмы Феты – в начале он мучим бессонницей:

Мне не спалось. Томителен и жгуч

Был темный воздух, словно в устьях печки.

Но я все думал: сколько хочешь мучь

Бессонница, а не зажгу я свечки.

Я был один. Мне было душно, жарко,

И стекла люстры разгорались ярко.

Далее ему чудятся скелеты, которые ему предлагают все, что он только ни пожелает: славы, здоровья, богатства. В подсознании героя скелеты – его тайные желания и «грешные помыслы». Однако он не сразу соглашается на дары, ему нужен совет. Во сне ему является умершая возлюбленная, которая говорит: «Но если смело, честно ты пойдешь, / Еще светла перед тобой дорога». Потом она упоминает свою младшую сестру, которая «влетела, как бабочка» и села рядом с ними, вероятно, в день кончины девушки. Здесь бабочку можно считать предвестником смерти, но потом девушка говорит:

Перед кончиной лишь узнала я,

Как нежно ты любим моей сестрою.

В безвестной грусти, слезы затая,

Она томится робкою душою.

Но час настал. Ее ты скоро встретишь –

И в этот раз, поверь, уже заметишь.

Таким образом, из дальнейшего контекста выстраивается картина той самой аллегории Апулея. Когда герой спит, говорит его душа, она в смятении. Потеряв единственную любовь, герой не видит и проблеска света, как вдруг видение говорит ему о другой блуждающей душе. И как только они соединятся – найдут спасение. В словаре Бидерманна две «танцующие» друг с другом бабочки обозначают семейное счастье [1, 23].

В обоих произведениях героям снится бал. У Лохвицкой это бал как проявление лжи и лицемерия, блеска «фантиков», внешнего:

Мне нравился весь этот блеск и ложь;

В чаду восторга я смеялась и плясала,

Нарядна, как цветок, как бабочка…

У Фета, как мы уже выяснили, это бал скелетов – «грешных помыслов»:

Хотите славы? – слава затрубит

Про Лосева поручика повсюду.

Здоровья? – врач наш так вас закалит,

Что плюйте и на зной и на простуду.

Богатства? – вечно кошелек набит

Ваш будет. Денег натаскаем груду.

Неси сундук!» Раскрыли – ярче солнца!

Всё золотые, весом в три червонца.

Брать иль не брать? Возьму, - чего я трушу?

Ведь не контракт, не продаю им душу.

Золото, что предлагают герою скелеты, кажется ему ярче солнца, это, возможно, словно путь-ловушка: душа должна стремиться к свету, но этот свет фальшивый. Познание (свет) не материально, но скелеты стараются заманить героя на свою сторону – ближе к смерти. В этом сне – внутренняя борьба человека. Здесь свет и тьма, будущее и прошлое.

Борьба же, которая возникает в душе у героини Лохвицкой – это борьба между сном и реальностью, между злом и счастьем, ложью и правдой. Но то, что объединяет эти два стихотворения – антонимическая пара жизнь-смерть.

Кроме того, в обоих стихотворения можно найти черты традиции видений. Б. И. Ярхо предлагает смотреть на видения, «как на психофизиологическое явление, в основе которого лежат три фактора: летаргическое состояние, галлюцинации (в экстазе или бреду) и сновидение. Всякое видение содержит один из этих трех мотивов» [8, 22]. Особой известностью пользуются средневековые видения. Уже тогда видениям уделялось особое внимание, они не подвергались сомнению. Их считали «прорывами высшей реальности в повседневную жизнь: так можно было проникнуть в тайны иного мира или увидеть будущее» [3, 10]. Из этого очевидно, что видения не есть фантастика. «Фантастический мир – это мир осознанного вымысла, то есть вымысла «невозможного» с точки зрения реальной действительности» [4, 58]. А. Б. Соболева в своей статье «Жанры видений в древнерусской литературе (на материале Азбучного патерика)» предлагает называть видениями «те рассказы, где присутствует указание на таинственность обстановки. Это может быть сон, молитвенный экстаз, предсмертная агония, то есть видения совершаются на грани реального и ирреального.В видении, как правило, указывается причина, его вызвавшая» [5, 155]. Так, несомненно, исследуемые нами стихотворения являются своего рода видениями. Героиня Лохвицкой, тревожимая чем-то в реальной жизни, видит во сне разные сценарии смерти возлюбленного. У Фета тоже сон и предвосхищающая его бессонница, горячка. Кроме того, визионера у поэта сопровождает «представитель того света» [6, 65]. Это необязательное условие, но может присутствовать во всех образцах жанра – «средневековых, апокрифических, встречается он и в народных рассказах об «обмирании» [5, 162].

Таким образом, можно сделать вывод, что бабочка была символом души у разных народов с незапамятных времен, но в литературе этому образу пришлось пройти трансформацию от простого знака к символу в русской поэзии изучаемого периода. На общем фоне, отобранного нами материала, выделяются стихотворения А. А. Фета и М. Лохвицкой, чьи композиции строятся на основе традиции видений, в трактовке которых не последнюю роль играет и образ бабочки. В указанных нами произведениях она является предвестником смерти.

Литература (russian)

  1. Бидерманн Г. Энциклопедия символов: Пер. с нем. / Общ. ред. и предисл. Свенцицкой И. С. – М.: Республика, 1996. – 335 с.: ил.

  2. Веселовский А. Н. Из поэтики розы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dugward.ru/library/veselovskiy_alexandr/veselovskiy_alexandr_iz_poetiki_rozy.html

  3. Гуревич А. Я. Западноевропейские видения потустороннего мира и «реализм» средних веков // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1977. — Вып. 411. — С. 3-27.

  4. Неёлов Е. М. Фантастический мир как категория исторической поэтики // Проблемы исторической поэтики. — Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1992. — Вып. 2: Художественные и научные категории. — С. 58-66.

  5. Соболева А. Б. Жанр видений в древнерусской литературе (на материале Азбучного патерика) [Электронный ресурс] // Проблемы исторической поэтики. – Вып. 4 : Поэтика фантастического. – Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2016 – С. 153-169. Режим доступа:  http://poetica.pro/files/redaktor_pdf/1482757395.pdf

  6. ТолстыеН. И., С. И. О жанре «обмирания» (посещения того света) // Вторичные моделирующие системы. — Тарту, 1979. — С. 63-65.

  7. Юнг К. Г. Красная книга [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.e-reading.club/book.php?book=1020693

  8. ЯрхоБ. И. Из книги «Средневековые латинские видения» // Восток-Запад: Исследования, переводы, публикации. — М.: Наука, 1989. — Вып. 4. — С. 18-55.

  9. SYMBOLARIUM. Краткий мифологический словарь [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.symbolarium.ru/index.php/%D0%91%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%87%D0%BA%D0%B0#cite_ref-18 (дата обращения: 14.10.2015)

Литература (english)

  1. Biedermann H. Encyclopedia of symbols [Encyklopedia simvolov]. Moskow, Republic Publ., 1996, 335 p.

  2. Veselovsky A. N. From the poetics of the rose [Iz poetiki rozy]. Available at: http://dugward.ru/library/veselovskiy_alexandr/veselovskiy_alexandr_iz_poetiki_rozy.html

  3. Gurevich A. Ya. Western European Visions of the Other World and the “Realism” of the Middle Ages [Zapadnoevropeyskie videniya potustoronnego mira i «realizm» srednikh vekov]. Sign Systems Studies [Trudy po znakovym sistemam ]. Tartu, Tartu State University Publ., 1977, vol. 8, issue 411, pp. 3‒27.

  4. Neyolov E. M. The Fantastic World as a Category of Historical Poetics (Article No. 2: The Problem of Boundaries) [Fantasticheskiy mir kak kategoriya istoricheskoy poetiki (stat’ya vtoraya: problema granits)]. The Problems of Historical Poetics [Problemy istoricheskoy poetiki]. Petrozavodsk, Petrozavodsk State University Publ., 1992, vol. 2: Artistic and Scientific Categories, pp. 58‒66.

  5. Soboleva A. B. The genre of the dream vision in old Russia literature (based on Alphabetical patericon material) [Zhanr videny v drevnerusskoy literature (na material Azbuchnogo paterika)]. The Problems of Historical Poetics [Problemy istoricheskoy poetiki] Petrozavodsk, Petrozavodsk State University Publ., 2016, vol. 4: The Poetics of the Fantastic, pp. 153-169. Available at:  http://poetica.pro/files/redaktor_pdf/1482757395.pdf

  6. Tolstoy N. I. and Tolstaya S. M. About the Genre of the Temporal Death (Visits to the Other World) [O zhanre «obmiraniya» (poseshcheniya togo sveta)]. Secondary Modeling Systems [Vtorichnye modeliruyushchie sistemy]. Tartu, Tartu State University Publ., 1979, pp. 63‒65.

  7. Jung C. G. The Red Book [Krasnaya kniga]. Available at: http://www.e-reading.club/book.php?book=1020693

  8. Yarkho B. I. From the “Medieval Latin Visions” Book [Iz knigi «Srednevekovye latinskie videniya»]. East-West: Studies, Translations and Publications [Vostok-Zapad: Issledovaniya, perevody, publikatsii]. Moscow, Nauka Publ., 1989, issue 4, pp. 18‒55.

  9. SYMBOLARIUM. Brief mythological dictionary [Kratky mifologichesky slovar’]. Available at: http://www.symbolarium.ru/index.php/%D0%91%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%87%D0%BA%D0%B0#cite_ref-18 (date of the application: 14.10.2015)




Displays: 4436; Downloads: 4;