Yankina J., Patroeva N. “Alogisms and recourses their signifying in folklore text (based on A.N. Afanasyev’s book «Folklore Russian fairy tales»)”, Филологические исследования. 10, (2019): DOI: 10.15393/j100.art.2019.3761

THE PHILOLOGICAL RESEARCH

Alogisms and recourses their signifying in folklore text (based on A.N. Afanasyev’s book «Folklore Russian fairy tales»)

Текст статьи

Алогизм – лингвостилистическое понятие, не получившее пока однозначного трактования [19, 25]. В зависимости от того, через призму какой области знания толкуется термин, «алогизм» наделяется различным функционально-семантическим потенциалом. С позиций культуры речи, «алогизм» – это логическая ошибка [19, 25]. Лингвистический словарь классифицирует «алогизм» и как следствие допущения стилистической ошибки [6, 128], и как приём, который опирается либо на обратные логике суждения, либо на плеоназмичность высказывания, либо на неоправданное соединение в одном контексте несовместных явлений действительности: «Автомобиль быстро ездит, зато кухарка лучше готовит» (Э. Ионеско) [6, 128]. Философы называют «паралогизм» («алогизм» и «паралогизм» считаются дуплетными терминами [16, 12]) случайным недочётом в суждении [11, 392]. Логики объясняют «алогизм» как речемыслительный процесс, отклоняющийся от канонов логики [10, 32].

Каноны логики — формально-логические законы — естественны, поскольку непредставимы без природы и способности человека мыслить [10, 310]. Четыре из них существуют с незапамятных времён [10, 310]. Закон тождества, закон противоречия и закон исключённого третьего открыл отец логики древнегреческий философ Аристотель [10, 310]. Эпоха Просвещения была ознаменована выявлением закона достаточного основания немецким учёным Лейбницем [10, 310]. Им подчиняется наш разум, независимо от типа интеллектуальных изысканий, к которыми мы прибегаем [10, 310].  Все они по сути есть дублирования самих себя, некими операционно-мыслительными моделями, которые можно экстраполировать на разные виды умозаключений [8, 145].

Формально-логическому «квадривиуму» подчиняется правильный ход рассуждения, ведь в нём отражается теория и методология точного мышления [2].  Именно эти общелогические принципы оптимизируют мыслительные процессы, контролируют грамотное оперирование понятиями, управляют выверенной аргументацией истинности или ложности суждения, «и поэтому присутствуют практически во всех логических системах» [2].

Роль алогизма в художественной практике – быть применённым в качестве фигуры насыщения ткани повествования парадоксальными событиями, гарантировать «движение речи по случайным ассоциациям» [13, 664]. Будучи противным здравому смыслу [9, 21], алогизм отвечает за рассинхронизацию лексико-грамматического и семантического выстраивания предложения; за соположение объектов, которые ни схожи, ни антиномичны друг другу; за формулирование противоречивого суждения; за наличие коммуникативного «провала» между фразами; за «драпировку» логического вакуума и т.д. [13, 664]. Алогизм имеет разновидности: остановимся на них.

Оксюморон (сама этимология лексемы алогична: «остроумно-глупое» [9, 181]) можно считать главным репрезентантом алогизма [9, 21], [13, 25], [4]. Этот приём заключается в рождающем новое явление соположении контрарных или контрадикторных понятий [10, 181]: «Смотри, ей весело грустить/ Такой нарядно-обнаженной» (Ахматова) [13, 270]. Структурная модель — несвойственные друг другу атрибутив + денотат [2, 28], будучи лишь одним из видов оксюморона [13, 270], его узким представлением [14, 78], наиболее употребительна в речи — по-видимому, из-за яркого лингвопрагматического потенциала [2, 28]: «честный вор», «свободные рабы» [9, 181]. Взаимоисключаемость составляющих оксюморонной синтагмы даёт возможность назвать анализируемую фигуру речи одним из наиболее необычных средств художественной выразительности, имеющим удивительную лингвостилистическую мощность и использующимся с целью создания двойственных образов [5, 423-424].

Симультатив – сосуществование в одном контексте лексем, обозначающих два контрарные явления [12, 711]: «Всё это для света навсегда осталось несомненным, как и непонятным» (А.И. Куприн. «Звезда Соломона») [14, 73].

Перкурсия – алогизм, строящийся на искажении закона достаточного основания так, что части фразы не соотносятся по принципу каузальности [19, 227]: «Дали мне колпак – стали в шею толкать, дали мне шлык – я в подворотню и шмыг!» [1, 3, 282].

Абсурдное олицетворение строится на отступлении от закона достаточного основания [14, 74]: «У бедного кобыла принесла ночью жеребёнка; жеребёнок подкатился под телегу богатого. Будит он наутро бедного: «Вставай, брат, у меня телега ночью ребёнка родила» [1, 3, 19].

Итак, алогизм – многообразное и неоднозначное с точки зрения структурных моделей (синтагма, фраза, сложное синтаксическое целое), эксплицируемых смыслов (комический эффект, выявление истинного генезиса события) и даже лингвостилистического статуса явление. Оно чрезвычайно продуктивно в речевой практике как орнаментальное средство элокуции за счёт необычности и формы, и содержания. Алогизм не только привлекает внимание адресанта, но и существенно обогащает эстетико-семантический и лексико-синтаксический потенциал высказывания. Проследим, как используются алогические фигуры речи в произведениях малых фольклорных жанров— прибаутках и народных анекдотах.

Прибаутку иногда классифицируют как поэтическую «сказочку» [7, 341]. Отмечают, что в ней уже появляются дидактические, воспитательные элементы [7, 342]. Безусловно, её забавное, юмористическое содержание поддерживается употреблением экспрессивных стилистических ресурсов, построенных на алогизме.

Троекратное отступление от формально-логического принципа достаточного основания можно обнаружить в контексте такой прибаутки: «Государь ты наш Сидор Карпович, когда ты умирать будешь?» — «В среду, бабушка, в среду, Пахомовна!» — «Государь ты наш Сидор Карпович, когда ж тебя хоронить будут? — «В пятницу, бабушка, в пятницу, Пахомовна!» — «Государь ты наш Сидор Карпович, чем тебя поминать будут?» — «Блинами, бабушка, блинами, Пахомовна» [1, 3, 215]. Перед нами алогизм, реализованный в пределах сложного синтаксического целого, формирующий вопросно-ответную форму высказывания. Очевидно, что человек не может знать наверняка ни дня своей смерти, ни даты своего погребения, ни угощений, которые будут стоять на столе во время прощания с ним: значит, перед нами алогизм. Отношение к смерти древних славян двояко: с одной стороны, она воспринимается ими как неизбежное, с другой – как начало новой жизни: в этой связи имеет такое же значение, как появление на свет и женитьба/замужество [16, 5, 58-59].

Абсурдные олицетворения явлены в тексте следующей прибаутки: «Воробей дрова колол, таракан баню топил, мышка водушку носила, вошка парилася…» [1, 3, 216]. В данном случае алогизм в рамках фразы участвует в реализации синтаксического параллелизма, ритмизирует текст. Воробей воспринимается как причина сельскохозяйственного урона: на символическом уровне имеет негативные коннотации [16, 1, 430]. Таракан в народном сознании сближается с домашними животными, рассматривается, с одной стороны, как наносящий вред, с другой – какприносящий благополучие [16, 5, 239]. Вошь, согласно древнеславянским представлениям, есть хтонический гад, символ ухода в мир иной [16, 1, 447]. Мышь ассоциативно коррелирует с бытовыми потерями [16, 3, 347-348]. Интересно, что, вопреки своему этнокультурному потенциалу, в анализируемой прибаутке каждый из представителей дикой фауны выполняет полезные домашние работы.

Абсурдные олицетворения также есть в следующей прибаутке: «Кот на печи сухарики толчёт, кошка в окошке ширинку шьёт, свинья в огороде овёс толчёт, курочка в сапожках избушку метёт». Здесь тоже наблюдается синтаксический параллелизм, обеспеченный употреблением алогизма в пределах фразы. Примечательно, как в данной ситуации распределяются домашние обязанности между котом и кошкой: судя по всему, актуализировалось традиционное понимание того, что женских обязанностей всегда больше, чем мужских то ли ввиду совершённого женщиной проступка, то ли ввиду нелепой случайности [16, 2, 205-206]. Свинья в славянских верованиях наделялась оборотническим потенциалом: человек мог превращаться в это животное [17, 262]. Кура ассоциировалась со свадьбой и продолжением рода, выступала знаком пограничных реалий [16, 3, 60].

Оксюморон, основанный на единовременном включении контрарных понятий в контекст, явлен в таком отрывке прибаутки: «И приказал старец безногому бежать, а безрукому хватать, а голому в пазухукласть» [1, 3, 218]. Подобно предыдущим примерам-иллюстрациям, данный контекстпозволяет обнаружить синтаксический параллелизм и ритмизированность прибаутки, вызванные включением алогического приёма как в рамках синтагмы, так и в рамках фразы.

Примером симультатива, построенного на нарушении закона противоречия, служит следующая фраза из прибаутки: «Хорошие твои кудри, хороши твои русы, да не выросли» [1, 3, 219].  — Видим, что алогизм формирует такую фигуру речи, как антитеза в пределах фразового единства.

Анекдот является одним из поздних жанров устного народного творчества, но, несмотря на это, сохраняет конститутивные черты фольклорной поэтики [18, 13]. По своей природе анекдотические произведения всецело принадлежат смеховой культуре: они призваны вскрыть изнанку действительности посредством комического эффекта [18, 18], для создания которого продуктивно употребление паралогических выразительно-изобразительных средств.

Закон противоречия нарушается в следующем анекдоте, рассказывающем о том, как мать не пускает сына поплавать в водоёме, а он, видимо, противится, поскольку женщина ультимативно заявляет: «Ну, … смотри, коль утонешь, так и домой не ходи!» [1, 3, 196]. Перед нами фразовый алогизм. Стоит отметить, что отношение древних славян к утопленникам было скорбно-снисходительным, поскольку гибель на воде была вовсе не редка [16, 5, 183]. Считалось, что те, кого забрали волны, снова стремились к месту кончины, «приглашали» других, поэтому злополучных мест остерегались [16, 5, 184]. Быть может, подобная «загробная» активность после утопления и послужила поводом для включения алогизма в контекст анекдота.

Отступление от закона тождества в рамках фразы проявляет себя в анекдотическом произведении, которое повествует о встрече бедного (остроумного) и богатого (несообразительного) мужичков: первый обидел второго тем, что указал на бессмысленность вопросов, ответы на которые можно получить, просто посмотрев на интересующий предмет [1, 3, 202]. При повторном свидании оказия получила иное освещение: «Вот он – вчерашний мужик-то!» – говорит богатый. «Нет, врёшь! – отвечает ему бедный. – Я не вчерашний: скоро сорок лет стукнет, как я живу на белом свете» [1, 3, 202]. Итак, герои анекдота по-разному интерпретировали значение лексемы «вчерашний»: богатый мужичок понимал её как «тот, которого я видел вчера», а бедный — «тот, который родился сутки назад». Данный анекдот зиждется на буквализации слова «вчерашний», которая рождает комический эффект, основополагающий для анекдотической поэтики вообще.

Перкурсию в пределах сложного синтаксического целого наблюдаем в анекдоте, описывающем ситуацию, когда солдат, возвращаясь со службы, приходит в квартиру и обращается к её хозяйке: «Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть». А старуха в ответ: «Вот там на гвоздике повесь». – «Аль ты совсем глуха, что не чуешь?» – где хошь, там и заночуешь» [1, 3, 202]. Итак, ответные реплики пожилой женщины по смыслу и тематически не соответствуют коммуникативному замыслу солдата. Однако, как мы выясним дальше, солдату всё же удастся перехитрить находчивую старуху и получить желаемое: пищу.

Средства элокуции, построенные на отступлении от законов формальной логики, с семантико-стилистической точки зрения более чем востребованы в фольклорном тексте. Алогизмы, выполняя различные функции (реализация комического эффекта в анекдоте; ритмизация текста в прибаутке), употребляются как в пределах синтагмы, так и в пределах фразы, сложного синтаксического целого.

Среди видов алогизмов народнопоэтический текст включает следующие: оксюморон, перкурсия, абсурдное олицетворение, симультатив. Базовые формально-логические принципы, а именно закон тождества, закон противоречия, закон достаточного основания, маркируют случаи игнорирования логики как примеры употребления выразительных средств в фольклорной повествовательной ткани.

Этнолингвистические пресуппозиции становятся богатым материалом для культивирования ярких орнаментальных средств в фольклорном дискурсе. Народные представления служат системой координат фольклорного словотворчества: на их основе происходят речемыслительные операции, порождающие паралогические средства в народно-художественном дискурсе.

Из 21 прибаутки в книге алогизмы в ткани повествования эксплицируют 5. Следовательно, 24% произведений этого фольклорного жанра имеют отступления от формально-логических постулатов. Здесь чаще встречается алогичное олицетворение, что способствует сжатой, но красноречивой развёртываемости повествования малого по объёму произведения устного народного творчества.

Почти 7 % русских народных анекдотов издания паралогичны (3 из 44-х). Данные народнопоэтические сочинения ориентированы главным образом на комизм, в связи с чем фигуры алогизма, позволяющие достичь юмористического эффекта, носят в них, как правило, разнообразный характер.

Итак, фольклорный текст богат алогизмами, отличающимися друг от друга структурными моделями и функционально-стилистическим потенциалом. Включение в речь подобных фигур древними славянами, по нашим убеждениям, носило бессознательный, если говорить о понимании ими языкового статуса элокутивного средства, и в то же время последовательный характер, ведь за каждым фольклорным жанром (прибаутка/народный анекдот) и даже за каждым уровнем народно-художественного произведения (синтагма/фраза/сложное синтаксическое целое) был закреплён специальный перечень отмеченных алогическим зарядом приёмов, что препятствовало эстетико-семантической контаминации, разрушающей жанровую дифференциацию народного словесного искусства. Алогизм играл и продолжает играть важнейшую изобразительную и композиционную роль в фольклорном тексте, способствуя внутреннему лексико-синтаксическому «сцеплению» и высвечивая детерминированные жанром поэтические смыслы.

Литература (russian)

1. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. / Подгот. Л.Г. Бараг, Н.В. Новиков; Отв. ред. Э.В. Померанцева, К.В. Чистов. — Москва : Наука, 1984—1985.
2. Бирюков Б.В. Закон тождества / Б.В. Бирюков, А.А. Ивин // Гуманитарная энциклопедия. [Электронный ресурс] URL: https://gtmarket.ru/concepts/6972.
3. Бобровская Г.В. Алогизмы в газетных публицистических текстах / Г.В. Бобровская // Известия Волгоградского государственного педагогического университета, 2009. - №7. - С. 27-31.
4. Гаспаров М. Л. Алогизм / М.Л. Гаспаров // Большая российская энциклопедия. Т. 1. Москва, 2005. С. 517.
5. Введенская Л.А. Стилистические фигуры, основанные на антонимах / Л.А. Введенская // Словарь антонимов русского языка. Ростов н/Д., 1995. С. 423-432.
6. Жеребило Т.В. Словарь лингвистических терминов / Т.В. Жеребило. Изд. 5-е, испр. и доп. – Назрань: ООО «Пилигрим», 2010. – 486 с.
7. Зуева Т.В. Русский фольклор: Учебник для высших учебных заведений. / Т.В. Зуева, Б.П. Кирдан. – Москва : Флинта: Наука, 1998. – 392 с.
8. Ивин А.А. Логика : Учебник для гуманитарных факультетов / А.А. Ивин. — Москва : ФАИР-ПРЕСС, 1999. — 320 с.
9. Квятковский А.П. Поэтический словарь / Науч. ред. И. Роднянская. — Москва : Сов. Энцикл., 1966. — 376 с.
10. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник / отв. ред. Д. П. Горский. Москва : Наука, 1975. – 720 с.
11. Конт-Спонвиль А. Философский словарь : словарь / А. Конт-Спонвиль ; пер. с фр. Е.В. Головиной. – Москва : Этерна, 2012. – 751 с.
12. Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов / Л. П. Крысин. – Москва: Изд-во «Эксмо», 2006. – 944 с.
13. Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. Т. I. — [М.]: Изд-во Ком. Акад., 1930.
14. Пекарская И.В. Стилистические фигуры принципа алогизма: к проблеме дефиниции и типологии / И.В. Пекарская // Вестник Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова. 2014. – № 7. – С. 72-80.
15. Садовников С.А. Алогизм речи как художественный приём в творчестве А.П. Платонова : автореф. дис. … канд. филол. наук / С.А. Садовников. Нижний Новгород, 2014. – 25 с.
16. Толстой Н.И. Славянские древности : этнографический словарь в 5 т. Т. 3 / Н. И. Толстой. – Москва, 1999. – 697 с. 
17. Толстой Н.И. Язык и народная культура / Н. И. Толстой. – Москва : Индрик, 1992. – 517 с.
18. Тубалова И.В. Текстовые модели народной аксиологии в анекдоте и частушке: к проблеме трансформации смеховой культуры / И.В. Тубалова // Вестник Томского государственного университета, 2007. ­– № 298. – С. 13-18.
19. Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочёты / под ред. А.П. Сковородникова. – 6-е изд., стереотип. – Москва : ФЛИНТА, 2017. – 480 с.

Литература (english)

1. Narodnye russkie skazki A.N. Afanasyeva: V 3 t. [Folklore Russian fairy tales by A.N. Afanasyev]. Prepared by L.G. Barag, N.V. Novikov; Editors E.V. Pomeransceva, K.V. Chistov. Moscow, Nauka Publ., 1984—1985. (In Russ.)
2. Birukov B. V., Ivin A. A. Identity law. In:  Gumanitarnaya encicklopedia [The humanitarian encyclopedia]. Аvailable at: https://gtmarket.ru/concepts/6972. (In Russ.)
3. Bobrovskaya G.V. Alogisms in newspaper journalistic texts. In: Izvestiya Volgogradskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. 2009, no. 7, pp. 27-31. (In Russ.)
4. Gasparov M. L. Alogizm. In: Bol'shaya rossiyskaya entsiklopediya [Great Russian Encyclopedia]. V. 1. Moscow, 2005. pp. 517. (In Russ.)
5. Vvedenskaya L.A. Stylistic figures based on antonyms. In: Slovar antonimov russkogo yazika [The dictionary of antonyms of the Russian language]. Rostov-on-Don, 1995, pp. 423-432. (In Russ.)
6. Zherebilo T.V. Slovar lingvisticheskih terminov [The dictionary of linguistic terms]. Nazran, LLC «Pilgrim» Publ., 2010, 486 p. (In Russ.)
7. Zueva T.V., Kirdan B.P. Russkiy folklore: uchebnik dlya vishih uchebnyh zavedeniy [The Russian folklore: the textbook for higher education institutions]. Moscow, Flinta : Nauka Publ., 1998, 392 p. (In Russ.)
8. Ivin A.A. Logika : Uchebnik dlya gumanitarnyh fakultetov [The logic : The textbook for humanitarian faculties]. Moscow, FAIR-PRESS Publ., 1999, 320 p. (In Russ.)
9. Kvytkovskiy A. P. Poetichesky slovar [The poetic dictionary]. Moscow, Soviet encyclopedia Publ., 1966, 376 p. (In Russ.)
10. Kondakov N. I. Logichesky slovar-spravochnick [The logic dictionary-reference]. Moscow, Nauka Publ., 1975, 720 p. (In Russ.)
11. Kont-Sponvil A. Philosophsky slovar : slovar [Philosophical dictionary : dictionary]. Moscow, Eterna Publ., 2012, 751 p. (In Russ.)
12. Krisin, L. P. Tolkoviy slovar inoyazichnyh slov [The explanatory dictionary of foreign words]. Moscow, «Exmo» Publ., 2006, 944 p. (In Russ.)
13. Literaturnaya encicklopedia [Literary encyclopedia] : In 11 v. Moscow, 1929—1939. V. I. — Moscow : Communist Academy Publ., 1930. (In Russ.)
14. Pekarskaya I. V. Stylistic figures of the principle of alogism: to the problem of definition and typology. In: Messenger of the Khakass State University named after N. F. Katanov, 2014, no. 7, pp. 72-80. (In Russ.)
15. Sadovnikov S.A. Alogizm rechi kak hudozhestvenny priem v tvorchestve A.P. Platonova : dis. ... kand. filol. nauk [Alogism in speech as an artistic technique in the works of A.P. Platonov. PhD. philol. sci. diss.]. Novgorod, 2014, 25 p. (In Russ.)
16. Tolstoy N.I. Slavyanskie drevnosti : ethnographichesky slovar in [The Slavic antiquities : the ethnographic dictionary] 5 v. Moscow, 1999, V. 3, 697 p. (In Russ.)
17. Tolstoy N.I. Yazyk i narodnaya kultura [The language and folk culture]. Moscow, Indrik Publ., 1992, 517 p. (In Russ.)
18. Tubalova I.V. The text models of folk axiology in anecdote and chastushka: on the problem of transformation of the laughing culture. In: Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2007, no. 298, pp. 13-18. (In Russ.)
19. Encycklopedichesky slovar-spravochnik. Vyrazitelnye sredstva russkogo yazyka i rechevye oshibki i nedochety [The encyclopedicdictionary-reference. The expressive means of the Russian language and speech errors and omissions].  Moscow, Flinta Publ., 2017, 480 p. (In Russ.)