Текст статьи
При знакомстве с тем или иным народом нам представляется интересным соприкоснуться не только с традициями, обычаями соответствующей страны, но и узнать её природу изнутри. Язык – это одна из возможностей изучить культуру, проследить её непосредственное взаимодействие c народом. Основы, которые ещё были заложены в трудах Гумбольда, позволяют утверждать, что, исследуя структуру иностранного языка и искусство его использовать, мы словно представляем себя на месте носителя языка и начинаем мыслить идентично [6, 15]. Таким образом, язык – это отражение иноязычного менталитета, поэтому справедливо отметить высказывание С. Г. Тер-Минасовой: «Все мы созданы языком и заложенной в нём культурой, доставшейся нам от многих поколений предков. Мы не выбираем родной язык, ни родную культуру, ни место, ни время рождения» [4, 348]. Это, в свою очередь, создаёт языковую картину мира, которая как раз и отражает культурные, социальные особенности народа – носителя языка [10, 80-81]. Следовательно, для работы с анализом стихотворений и понимания значения употреблённого С. Есениным образа берёзы необходимо иметь представление о культуре русского народа. Этнолингвистический словарь наделяет образ берёзы важными для русского народа значениями, в результате чего образ приобретает особую символику [1, 157]. Берёза считается счастливым древом, поскольку она оберегает от зла; её часто связывают с миром усопших, соотносят с женским началом, а также наделяют ценными свойствами: береста, берёзовый деготь, сок [5, 93-94]. В связи с этим часто берёзу сажали рядом с домом. Тема «древа» занимала главное место не только у русского народа, но и греческого. Для проведения параллели между русской и греческой культурами, мы обратились к традициям Эллады. Одно из центральных мест в греческой мифологии отводится образу мирового древа, впоследствии ставшим одной из главных тем в искусстве. С течением времени образ дерева приобретает священные черты. Сама же идея священного древа восходит к Эгейской традиции, затем она продолжает превалировать в Древней Греции. Самыми почитаемыми деревьями были олива, кипарис, смоковница, финиковая пальма, лавр. Важное примечание: у каждого священного древа имелись свои эгейские корни. Так, например, дуб ассоциировался с могучей статуей Зевса [2, 174]. Таким образом, и греческий народ понимал ценность дерева. Если говорить о переводах лирики С. Есенина на новогреческий язык, то переводчику следует обращать внимание на следующие детали: образ берёзы особенно отмечается в стихотворениях, где лирический герой идёт домой. Белоствольное дерево сопровождает героя, выступает символом отчего дома и России в таких стихотворениях, как «Вот уж вечер роса» (1910), «Я покинул родимый дом» (1918), «Не жалею, не зову, не плачу…» (1921).
Работа с полным собранием сочинений С. Есенина в целом показала, что из 50 стихотворений, в которых задействован образ берёзы, можно выделить четыре большие группы:
1) стихотворения, в которых берёза подвержена олицетворению и представляет собой женский образ (19 стихотворений);
2) стихотворения, в которых берёза для поэта – символ родины или России (14 стихотворений);
3) стихотворения, где берёза выступает только частью воспоминаний об ушедшем времени – то есть выражает тоску по прошлому времени (7 стихотворений);
4) стихотворения, в которых берёза наполняет собой пейзаж, выражает связь человека, его ощущений с самой природой (10 стихотворений).
Очевидно, что ценность белоствольного дерева для русского менталитета сохраняется в стихотворениях С. Есенина. Поэт, как наследник русской фольклорной традиции, в творчестве также отразил культуру своего народа. Однако на основании проделанного анализа мы вправе утверждать, что чаще всего поэт наделяет образ берёзы именно женскими характеристиками. Для понимания заложенного поэтом смысла нам необходимо привлечь понятие «концепт» и «концептосфера». Концептосфера – это область, состоящая, в свою очередь, из концептов – то есть элементов, которые не связаны с конкретным языковым знаком [3, 5-7]. Без рассмотрения образа с точки зрения концептосферы переводчик греческого языка столкнётся с непониманием идеи произведения С. Есенина в целом.
Ввиду того, что собрание стихотворений, переведённых на греческий язык, не позволяло охватить все стихотворения С. Есенина и исследовать именно те, в которых берёза представляет собой женское начало (по частоте употребления на основе полного собрания сочинения), мы проанализировали греческие тексты и также установили частоту появляющегося образа белоствольного дерева. Таким образом, из общего числа стихотворений С. Есенина на греческий язык (их было 94) мы отобрали только те, в которых употребляется образ берёзы. В результате мы получили всего 13 стихотворений. Объём стихотворений значительно отличался от объёма, который мы получили в ходе работы с полным собранием сочинений. Анализ 13 стихотворений с точки зрения смысла, который несёт в себе образ берёзы, позволил сделать вывод: найдено 7 стихотворений, в которых при помощи образа берёзы раскрывается тема тоски по уходящей жизни или родине; 2 стихотворения, где образ берёзы олицетворяется; 2 стихотворения с образом берёзы при описании пейзажа, а также 2 стихотворения, в которых образ берёзы представляет собой символ родины. Исходя из того, что необходимо исследовать как можно больше стихотворений, чтобы понять тенденцию переводчика передавать образ белоствольного дерева, мы берём самое большое число среди выделенных групп стихотворений – те, в которых раскрывается тема тоски по уходящей жизни. Подстрочный перевод выбранных стихотворений позволил нам увидеть переводческие несоответствия, а также провести лингвистический анализ и прийти к выводу, отобразил ли переводчик-грек в своих переводах смысловую наполненность и образность оригинала.
| ОРИГИНАЛ | ПОДСТРОЧНИК | ПЕРЕВОД |
| 1) Кто поёт там под сенью берёзы? («Слезы») | Кто поет там в тени дерева березы? | Ποιος τραγουδάει στη σκιά του δέντρου της σημύδας; (10, 49) |
| 2) В три звезды березняк над прудом. («Я покинул родимый дом») | Маленькая роща рядом с озером будет согревать. | Το μικρό άλσος κοντά στη λίμνη θα ζεστάνει (10, 65) |
| 3) За прощальной стою обедней Кадящих листвой берез.(«Я последний поэт деревни») |
Я вижу укачивание от лохани берёзы | Βλέπω να λικνίζεται από τη λεκάνη της σημύδας (10, 67) |
| 4) Как кладбище, усеян сад В берез изглоданные кости. («Мне грустно на тебя смотреть») | Вот роща с костями дерева берёзы Как кладбище… |
Το άλσος με τα οστά του δέντρου της σημύδας σ' αυτό...
Είναι σαν νεκροταφείο... (10, 89) |
| 5) Милые березовые чащи! Ты, земля! И вы, равнин пески! («Мы теперь уходим понемногу») |
Ах, лес берёз моих! Удивительные пейзажи! | Αχ, δασος των σημύδων μου! Καταπληκτικές εικόνες! (10, 96) |
| 6) И золотеющая осень, В березах убавляя сок, («Гори, звезда моя, не падай») | Выжимает сок из деревьев, и листья… | Να στύβει τον χυμό από τα δέντρα και τα φυτά (10, 126) |
| 7) Я помню осенние ночи, Березовый шорох теней, («Я помню, любимая, помню») | Не забыл я и осень. Шелест берез вечером. | Δεν ξέχασα το φθινόπωρο.
Το θρόισματων σημύδων, το βράδυ (10, 128) |
Для анализа мы привлекли классификацию лексико-грамматических трансформаций при переводе Л. С. Бархударова.
В процессе перевода и анализа первого стихотворения «Слёзы» («Τα δάκρυα») мы отметили сразу два приёма: генерализации и добавления. Обратимся к тексту: в оригинале перед читателем строка с использованием образа берёзы содержит в себе следующий оборот: «под сенью березы». В греческом варианте это звучит дословно так: «в тени дерева берёзы» («στη σκιά του δέντρου της σημύδας» (10, 49)). Греческое слово «η σκιά» имеет перевод «тень». Мы делаем следующий вывод: происходит лексическая замена. В русском языке «сень» означает ни что иное, как шатёр или укрытие, которое образуют, что очень важно отметить, именно ветви деревьев. На данном примере мы видим приём генерализации. Переводчик просто отображает главную мысль, однако в оригинале, как нам кажется, поэт целенаправленно делает акцент на том, что ветви дерева словно опускаются к лирическому герою и укрывают его, тем самым и создавая эту «сень» берёз. Также следует обратить внимание и на приём добавления, который хорошо заметен при сравнении оригинала и перевода: «под сенью березы» - «в тени дерева берёзы» («στη σκιά του δέντρου της σημύδας»). В этом случае мы догадываемся, что переводчик стремился более полно раскрыть понятие, предоставить проясняющий перевод, в то время как в русском языке такой приём был бы избыточным. Несмотря на это, образ берёзы сохраняет свою смысловую нагрузку и при чтении стихотворения в новогреческом варианте читатель также ощущает зыбкость времени и мрачность уходящих лет благодаря сохранению общего концепта берёзы, которая своей тенью (где кто-то поёт) наполняет стихотворение настроением меланхолии и грустью.
При работе со вторым стихотворением «Я покинул родимый дом» («Άφησα το αγαπητό μου σπίτι») мы столкнулись с совершенно обратной ситуацией: переводчик воспользовался приёмом описательного перевода, что, на наш взгляд, привело к потере необходимой образности. Обратим внимание на то, как передаётся на греческий язык существительное «березняк». В оригинале оно выглядит следующим образом: «το μικρό άλσος» (10, 66) и дословно переводится как «маленькая роща». Несоответствие очевидно. Переводчик полностью исключает данное слово. Правилами греческого языка невозможно передать при помощи суффикса и корня русское слово «березняк», поэтому переводчик в некоторой степени столкнулся и с отсутствием варианта в переводящем языке. Хоть и «березняк» - это берёзовая роща, и переводчик использовал в своём стихотворении слово «роща», полностью сохранить образность ему не удалось, ведь употребление словосочетания для восполнения потери «маленькая роща» («το μικρό άλσος») приводит к тому, что главный и важный образ берёз исчезает. В представлении читателя может возникнуть картина деревьев разных видов, но не березняк, вследствие чего уже не будет делаться акцент на концепте берёзы как важном элементе, напоминающем об уходящем времени.
В процессе перевода «Я последний поэт деревни» («Είμαι ο τελευταίος ποιητής των χωριών») переводчик столкнулся с задачей передать образ «кадящих листвой берёз». При лингвистическом анализе мы видим следующее: «Βλέπω να λικνίζεται από τη λεκάνη της σημύδας» (10, 67). Для сравнения греческого варианта и оригинала переводим подстрочником и получаем: «Я вижу убаюкивание от лохани берёзы». Таким образом, мы видим, что переводчик исключает использование церковной лексики, ведь слово «кадило» обладает особой семантикой и означает сосуд, используемый при обряде богослужения. В греческом языке также существует перевод для данного образа. Толковый словарь греческого языка Бабиньотиса приводит греческий перевод слова «кадило» как «θυμιατήρι» [9, 762]. Мы предполагаем, что, несмотря на наличие перевода оригинального образа, переводчик столкнулся с невозможностью полноценно передать тот смысл, который был заложен русским поэтом. Отсюда следует, что употребленный вариант перевода «η λεκάνη» не передаёт внутреннего содержания русской формы. При работе с данным стихотворением важно учитывать, что для Сергея Есенина природа являлась божественным храмом, вследствие чего, на наш взгляд, и была привлечена церковная лексика. Переводчик должен был полноценно раскрыть концепт берёзы, принять во внимание важность её образа в оригинале, поскольку лирический герой наблюдает за тем, как берёзки теперь «кадят» - в этом контексте: разбрасывают свою листву. Здесь мы вновь понимаем, что уходящая осень – символ и уходящего времени. Так, смысл, которым наполнен образ берёзы (божественного дерева, а не просто дерева), теряется в переводе. Переводчик словно стремился к упрощенному варианту перевода и подобрал его таким образом, чтобы он семантически отвечал представлению в голове читателя.
Следующий перевод стихотворения «Мне грустно на тебя смотреть» («Είμαι λυπηρό να σε κοιτάζω»), в первую очередь, отличается от оригинала приёмом опущения: переводчик не передаёт слово «изглоданные». Мы считаем, что для переводчика это слово показалось избыточным, поскольку перевод существительного «кости» уже априори несёт в себе соответствующий смысл. Есть и другой случай приёма опущения в этом стихотворении: в перводе отсутствует причастие «усеян». Переводчик сохраняет сравнительный оборот («Είναι σαν νεκροταφείο» = «как кладбище» (10, 89)), передавая только общую картину пейзажа. Второй отмеченный нами приём – приём добавления: «τα οστά του δέντρου της σημύδας» (10, 89) - «кости дерева березы». Мы видим, что переводчик вновь добавляет уточняющее слово. Здесь же заметен и приём перестановки: если в оригинале «как кладбище» стоит в начале предложения, то в переводе это вынесено в конец строки. Ключевая идея текста, таким образом, теряется. Образ берёз здесь – напоминание об ушедшей жизни. «Изглоданные кости» - один из главных образов, которые автор использует для передачи заката жизни.
Стихотворение «Мы теперь уходим понемногу» («Θ' αφήσουμε αυτόν τον κόσμο για πάντα, σίγουρα» (10, 98)) также содержит в себе два приёмы генерализации и опущения. Наблюдается перевод слова «чаща» существительным «лес» («δάσος»). Переводчик не стал делать акцент на том, что берёзы в тексте представляют собой труднопроходимый лес. Приём опущения же наблюдается при описании берёз – в переводе отсутствует прилагательное «милые», относящееся к берёзовым чащам. Мы думаем, что добавление переводчиком частицы «Αχ» является компенсацией прилагательного «милые». Следовательно, перевод сильно обедняется и упрощается. Читатель теряет то ощущение любви к родным берёзам, которое испытывает лирический герой.
Анализ следующего стихотворения вновь подтвердил наши догадки о том, что сохранить образность оригинала переводчику не всегда удаётся ввиду определённых трудностей. В стихотворении «Гори, звезда моя, не падай» («Μην πέφτεις αστεράκι μου») нами был отмечен приём лексической замены, а именно – приём генерализации. Обратимся к тексту: строчка оригинала «в берёзах убавляя сок…» в переводе на новогреческий перевод выглядит так: «Να στύβει τον χυμό από τα δέντρα» (10, 126), что переводится нами дословно «выжимает сок из деревьев». Мы абсолютно точно видим, как переводчик заменяет слово «берёзы» на более общий смысл – «деревья». Поскольку к анализу перевода мы подходим с критической стороны, то мы делаем вывод относительно данного стихотворения следующий: заложенный автором оригинала смысл полностью теряется. Концепт берёзы не раскрывается – её образность уже отсутствует по той причине, что под деревом читатель может понимать любой вид. Следовательно, и та меланхолия текста, которая достигается путём убавления именно берёзового сока как живительной силы, также меняется.
Заключительное стихотворение нашего исследования «Я помню, любимая, помню» («Δεν σε ξέχασα, αγάπη μου») тоже не осталось без замечаний. Здесь были выявлены приём генерализации и приём опущения, а также вариант антонимического перевода. Строчка оригинала «Я помню осенние ночи, / Березовый шорох теней» передаётся на греческий язык с использованием приёма генерализации: «Не забыл я и осень, / Шелест берёз вечером» («Δεν ξέχασα το φθινόπωρο. Το θρόισματων σημύδων, το βράδυ» (10, 128)). Осенние ночи заменены более общим понятием «осень» при добавлении в конец предложения обстоятельство «вечером». «Το βράδυ» («вечер», в контексте – «вечером»), в свою очередь, является уже конкретизацией употребленных в оригинале «ночей». Нельзя не отметить и отличие перевода слова «шелест», которое передаётся переводчиком при помощи слова «το θρόισμα» (дословный перевод: «шелест, шум или шуршание»). Это также приём генерализации, который в совокупности с вышеупомянутыми приёмами приводит к снижению стилистической окраски – при чтении перевода в нашем представлении теряется присущая русскому тексту атмосфера тёмной осени, некоторой идиллии, которая навевает воспоминания о прошлом. Обратим внимание и на то, что переводчик использовал приём антонимического перевода. Оборот «я помню» на греческий язык передан обратным способом: «Δεν ξέχασα» (дословно: «Я не забыл»). Для русского поэта было важным употребление глагола «помню», ведь каждая строфа начинается именно с неё, чтобы сделать акцент на том, что лирический герой всё ещё хранит милые для него воспоминания. Этим он и подчёркивает основную идею своего произведения – уходящее время, тоска. Можем прийти к выводу, что в целом смысл сохранился – в греческом варианте перед нами всё те же берёзки и их шорох, однако, вопреки всему, для себя мы отметили разницу, относящуюся именно к стилистической окраске. В греческом варианте атмосфера не передаётся с такой печалью и грустью, которые достигаются путём использования привлечённых вариантов слов, с какой их выражает русский поэт.
Таким образом, изучив стихотворения с лингвистической точки зрения, а затем – литературоведческой, мы сделали вывод, что выбранные нами стихотворения, к сожалению, не в полной мере отобразили заложенную С. Есениным идею. Путём сравнения оригинала, перевода и нашего подстрочника стихотворений мы провели комплексный анализ, сохраняя тонкую грань между лингвистическим и литературоведческим уровнями. Это позволило нам прийти к выводу, что перевод текста с одного языка на другой невозможен без полноценного понимания культуры народа этого самого языка, без привлечения, как это было в нашем случае, понятия «концепт». Обобщим наше исследование: из всего числа стихотворений (их было 7) мы можем выделить шесть стихотворений, в которых переводчик использует приём лексической замены – 5 стихотворений с приёмом генерализации и 1 стихотворение с приёмом конкретизации. Здесь важно заметить, что это оказался самый распространённый вариант перевода образа берёзы. Кроме этого, отметим и другие наблюдения: из общего числа стихотворений выделим также и два стихотворения с приёмом добавления, одно стихотворение с использованием описательного перевода, одно стихотворение с приёмом антонимического перевода, стихотворение с приёмом перестановки и три стихотворения, в которых нами был выявлен приём опущения. По результатам исследования языкового материала мы смогли чётко распознать, что же именно препятствовало передачи образа берёзы и что мешало переводчику раскрыть особое значение белоствольного дерева. В процессе изучения лирики именно с литературоведческой стороны мы делаем вывод: нами было выделено только два стихотворения, в которых образ берёзы сохраняет в себе своё значение («Слезы» и «Я помню, любимая, помню»). Остальные произведения из нашего исследования содержали в себе искажение смысла и не передавали того настроения, тех чувств, которые раскрывались благодаря привлечению С. Есениным образа берёзы. Мы их не могли принять за достоверный перевод с сохранением всех его оригинальных особенностей. Однако проблема рассматривалась достаточно широко, поэтому мы выделим также и успешные варианты перевода: сохранение пусть и с уточнением переводчиком образа берёзы. Передаётся это при помощи приёма добавления слова «дерево»: «το δέντρο της σημύδας» («дерево берёзы») в стихотворениях «Слёзы» и «Мне грустно на тебя смотреть». Также стоит отметить интересный подход переводчика в стихотворении «Мы теперь уходим понемногу», где восклицание усиливается и частицей «Ах».
Таким образом, мы приходим к выводу, что, во-первых, законы одного языка не работают на основе законов другого языка, во-вторых, при работе с любым иностранным текстом, а не только с новогреческим, переводчику важно использовать лингвокультурологический подход, и, в-третьих, рассмотрение образа берёзы без привлечения понятия «концепт» было невозможно ввиду близкой связи С. Есенина и его поэзии с собственно русской национальностью.
В оригинале образ берёзы обладает важнейшими поэтическими функциями: она то словно «укрывает» лирического героя своими ветвями, то пугает «изглоданными костями», то становится божественным началом и наполняет духом ушедших дней (представление «опущенных ветвей» навевает очевидную грусть). Данный образ важен не только для самого С. Есенина и лирического героя, но важен и для понимания читателем особых чувств, возникающих после полного прочтения произведения. В переводе мы можем также ощущать эту особенность поэтического текста – образ берёзы в некоторых случаях действительно становится ключевым для понимания идеи, однако почти 60% изученных переводов не передают полностью образность берёзы.
Вопрос о том, как передать на переводящий язык смысловую наполненность текста и как использовать правила и возможности своего языка так, чтобы сохранить главную идею произведения и не изменить представление читателя о культуре соответствующего народа, всегда остаётся актуальным. Следовательно, изучение поэзии С. Есенина с точки зрения концептосферы позволяет определить идею выбранного для анализа образа белоствольного дерева. В нашем случае – это роль берёзы при воспоминаниях лирического героя о прошлом или напоминание о быстротечности жизни, её угасании.
Работа переводчика требует определённых знаний и не так проста, как может показаться на первый взгляд, ведь владеть одним лишь языком – недостаточно. Важно учитывать и культуру народа, ведь она во многом помогает раскрыть перевод текста. При работе с поэтическими текстами С. Есенина мы заметили, что переводчик не во всех случаях учитывает фольклорный и мифологический контекст, присущий оригинальному образу, что приводит к нарушению эквивалентности русского и греческого вариантов.
Литература (russian)
- Виноградова Л.Н. Береза / Л.Н. Виноградова, В.В. Усачева // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. В 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого. М., 1995. - Т.1. – 157 с.
- Кифишина О.А. Священное древо: от Востока к Греции. Эволюция образа / О.А. Кифишина // Преподаватель ХХI век. 2008. - №1. - URL: https://cyberleninka.ru/article/n/svyaschennoe-drevo-.. (дата обращения: 17.11.2019).
- Подвигина Н.Б. Понятие концепта и концептосферы / Н.Б. Подвигина // Актуальные вопросы современной филологии и журналистики. 2007. - №3. - URL: https://cyberleninka.ru/article/n/ponyatie-kontsepta-i-kontseptosfery (дата обращения: 01.05.2020).
- Тер-Минасова С. Г. Война и мир языков и культур: учеб. пос. / С. Г. Тер-Минасова. — Москва: Слово / Slovo, 2008. — 344 с.
- Урюпина Д. Л. Береза в жизни русского человека / Д. Л. Урюпина, И. Д. Луковкина // Юный ученый. — 2017. — №2.2. — С. 93-94. — URL https://moluch.ru/young/archive/11/853/ (дата обращения: 17.11.2019).
- Фомина Т. Г. Язык и национальная культура. Лингвострановедение: учебное пособие / Т. Г. Фомина - Казань: Казанский (Приволжский) федеральный университет, 2011. – 131 с.
- Хориков И. Новогреческо-русский словарь / И. Хориков, М. Малев. — Москва : Культура и традиция, 1993. - 856 с.
- Чернощекова В. О. Лингвокультурный аспект пословиц / В. О. Чернощекова. // Язык и культура. - 2009. - №1 (5). – с. 80-84.
- Μπαμπινιώτης Γ. Λεξικό της Νέας Ελληνικής Γλώσσας / Γ. Μπαμπινιώτης. — Αθήνα, 2012. - 2032 σ.
- Σουλιώτης Γ. Σεργκέι Γεσένιν. Ο καταραμένος ποιητής της επανάστασης / Γ. Σουλιώτης. - Αθήνα: Εκδόσεις Οδός Πανός, 2016. - 171 σ.
Литература (english)
1. Vinogradova L.N., Usacheva V.V. Birch tree. In: Slavyanskie drevnosti: Etnolingvisticheskij slovar'. V 5 t. [Slavic antiquities: Ethnolinguistic dictionary. In 5 vol.] Moscow, 1995, Vol.1, 157 p. (In Russ.)
2. Kifishina O.A. Sacred tree: from the East to Greece. Image evolution. In: Prepodavatel' ХХI vek [Teacher of the 21st Century]. 2008, no. 1. Аvailable at: https://cyberleninka.ru/article/n/svyaschennoe-drevo-.. (In Russ.)
3. Podvigina N.B. Concept of concept and conceptosphere. In: Aktual'nye voprosy sovremennoj filologii i zhurnalistiki [Actual issues of modern philology and journalism]. 2007, no. 3. Аvailable at: https://cyberleninka.ru/article/n/ponyatie-kontsepta-i-kontseptosfery (In Russ.)
4. Ter-Minasova S. G. Vojna i mir yazykov i kul'tur: ucheb. pos. [War and the world of languages and cultures: a training manual]. Moscow, Slovo Publ., 2008, 344 p. (In Russ.)
5. Uryupina D. L., Lukovkina I. D. Birch in the life of a Russian person. In: Yunyj uchenyj [Young scientist]. 2017, no.2.2, pp. 93-94. Аvailable at: https://moluch.ru/young/archive/11/853/ (In Russ.)
6. Fomina T. G. Yazyk i nacional'naya kul'tura. Lingvostranovedenie: uchebnoe posobie [Language and national culture. Linguistic Studies: a study guide]. Kazan', Kazan (Volga) Federal University Pubi., 2011, 131 p. (In Russ.)
7. Khorikov I. Novogrechesko-russkiy slovar’ [Modern Greek-Russian Dictionary]. Moscow, Kul’tura i traditsiya Publ., 1993, 856 p. (In Russ.)
8. Chernoshchekova V. O. The linguistic and cultural aspect of proverbs. In: Yazyk i kultura [Language and Culture]. 2009, no.1 (5), pp. 80-84.(In Russ.)
9. Babiniotis G. Leksiko tis neas Ellinikis Glossas [Dictionary of the Modern Greek Language]. Athens, 2012, 2032 p. (In Gr.)
10. Souliotis G. Sergey Yesenin. O kataramenos pitis tis epanastasi [Sergei Yesenin. The accursed poet of the revolution]. Athens, Odos Panos Pubi., 2016. 171 p. (In Gr.)