Гаврилова П. М. МУЖСКИЕ ОБРАЗЫ В ЦИКЛЕ ПОВЕСТЕЙ «ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ» Н.В. ГОГОЛЯ // Филологические исследования. 2021. Т. 14, URL: http://academy.petrsu.ru/journal/article.php?id=3882. DOI: 10.15393/j100.art.2021.3882

Филологические исследования

УДК 82-32

МУЖСКИЕ ОБРАЗЫ В ЦИКЛЕ ПОВЕСТЕЙ «ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ» Н.В. ГОГОЛЯ

Текст статьи

К работе над сборником повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголь приступил в 1829 году. Несмотря на то, что творческая атмосфера и работа в чиновно-бюрократических кругах помогла писателю понять жизнь простого петербургского народа, Н. В. Гоголь тосковал по Родине — Украине, которую видел источником образного и фольклорного богатства. В итоге, все эти душевные поиски и бытовые трудности жизни  отразилось в данном цикле.

Н. Л. Степанов в труде «Н. В. Гоголь: Творческий путь» отмечал, что в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» писателю удалось объединить красочность описаний крестьянского быта и жизнерадостный юмор с «тонкой» иронией, с помощью которой Н. В. Гоголь высмеивает пороки деревенских богатеев. Отказавшись от бурлескного изображения жизни, писатель старался описать  действительность и создать яркие образы. В то же время, Н. В. Гоголь хотел показать народ не подчиняющимся и безропотным, а гордым «и свободным в его внутренней красоте, в его жизнеутверждающем начале» [14, 64]. И именно фольклор стал «инструментом», позволившим не только воплотить этот замысел, но и раскрыть национальный характер.

Делая упор на психологическую сторону вопроса, Е. Ю. Коржова в работе «Психологические аспекты творчества Н. В. Гоголя» пишет, что у писателя сложилась оригинальная «концепция развития личности от «внешнего» к «внутреннему» человеку»» [9, 8], соотносимая с этапами творчества и с этапами его собственного становления. Таким образом, можно сделать вывод, что богатые внешние характеристики героев в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» — первое звено в осмыслении, точнее, попытке осмысления того, что есть «человеческая душа», из чего она состоит. Присваивая «говорящие» имена и фамилии персонажам, при этом наделяя их особыми характеристиками, Н. В. Гоголь стремился через внешние атрибуты проникнуть во «внутреннее».

Е. П. Березкина, рассуждая на данную тему, отмечает интересную деталь: лишь во второй половине 19 века характер женских образов становится более «широким», «полным» и «динамичным» [2, 117]. Эту точку зрения поддерживает и Т. Е. Агафонова, подчеркивая, что традиционная патриархальная модель общества оставляет именно за мужчинами сферу широкого социального взаимодействия, профессиональную самореализацию. И на основании данного суждения исследовательница вводит понятие «канон твердости» [1, 92], объединяя в нем все те качества (например, инициативность, склонность к риску, агрессивность, строгость, сдержанность, рациональность, ответственность), которые необходимы мужчине для достижения вышеописанных целей. Причем, Т. Е. Агафонова дополняет: герои — крестьяне «обладают б льшей цельностью (к таким «цельным» личностям она относит и героев раннего творчества Гоголя), чем дворянские» [1, 95].

В своей работе, посвященной творчеству писателя, Е. Е. Завьялова продолжает разработку идеи предыдущих исследовательниц – она также подмечает, что «чертыхаются» в произведениях Н. В. Гоголя в большинстве случаев персонажи мужчины. По мнению исследовательницы это связано со стереотипами мужественности: они предопределяют не только модель поведения героев – мужчин, «но и их речевые характеристики» [8, 52]. На это же обращает внимание и И. А. Попова-Бондаренко, объяснив это б льшей возможностью подверженности таких героев «воздействию сатанинской силы»[13, 174]. Получается, можно выдвинуть гипотезу — большое  количество мужских персонажей (по сравнению с женскими) у Н. В. Гоголя не случайно. Помимо этого, если проследить динамику развития героев разных полов, то можно заметить, что девушки, зачастую, сохраняют похожие характерные черты. А вот мужские образы претерпевают изменения.

В повести «Сорочинская ярмарка» выделяются несколько главных персонажей: Солопий Черевик, парубок Грицько, Цыбуля, попович Афанасий Иванович (любовник Хиври) и цыган.

Как отмечает Р. Г. Назиров, основа повести лежит фольклорно-комедийный сюжет украинского кукольного вертепа, о чем свидетельствует некоторая схематизация образов и  комизм. Однако сцена свадьбы на ярмарке перекликается с жанром бытовой комедии, так как происходит неожиданно и даже кажется неправильной. Ю. Манн связывает это с установкой  «отступления от правил», то есть временем, «в которое отменяется принятый тип людских связей, возникает новый мир отношений — мир, отступающий от социальных и моральных правил» [10, 13]. И. А Виноградов дополняет данное суждение: исследователь объясняет происходящее «темой преступления христианских заповедей ради пустых, продиктованных тщеславием и гордостью светских приличий или же нарушения заповедей ради плотских, греховных удовольствий»[3, 21-22]. В итоге, анализируя поведение главных героев-мужчин, Р. Г. Назиров приходит к выводу: «двое (попович и кум Цыбуля) остаются на фольклорном, «кукольном» уровне, а цыган поднимается до уровня высокого романтизма – вернее, соприкасается с ним» [11, 1290].

Повесть «Майская ночь, или утопленница» отличается особым описанием окружающего мира. В этой истории народная мифология становится значимым элементом повести – записка обладает способностью к метаморфозам, что приводит к разрешению сюжетного конфликта. Несмотря на схематизм характеров некоторых героев (Каленик, Голова, писарь), Г. А. Гуковский определяет главного героя Левко как персонажа из европейского «волшебного» романа, причем все эти особенности проявляются в «органичной для этого среде» (волшебное сновидение) [7, 36]. Также, новаторским образом является винокур, так как он обладает ««развитой социальной характерностью» — он радуется пьянству людей, как Чичиков будет радоваться повальным болезням» [11, 1290].

Повести «Пропавшая грамота» и «Заколдованное место» строятся вокруг одного главного героя — деда рассказчика. В отличие от предыдущих повестей, в этих историях действующее лицо — не сказочный герой, а реальный для того окружающего мира человек, со своими бытовыми проблемами. Именно поэтому в характере персонажа нет схематизма.

В «Заколдованном месте», помимо деда, присутствуют и другие герои мужского пола — чумаки и внуки главного героя. Дед Максим дружит с торговцами, и поэтому при встрече он угощает гостей дынями со своей бахчи, рассказывает новости и вспоминает былое.

Внуки же на самом деле любят своего родственника. Сам рассказчик, являясь внуком деда Максима, с радостью и счастьем вспоминает детские годы, проведенные с родным. Но стоит отметить, что в отличие от «Пропавшей грамоты», где дед – образ более негативный и подверженный порокам, дед Максим не только «идеализированный исторический тип, противопоставленный в своей дерзкой предприимчивости его измельчавшим потомкам» [11, 1290], но и носитель тех черт, что должно перенять молодое поколение для счастливого будущего украинского народа. В том числе, и православия: «И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо черту.— И не думайте! — говорил он часто нам, — все, что ни скажет враг Господа Христа, все солжет, собачий сын! У него правды и на копейку нет».[5, 132-139]

В «Пропавшей грамоте» рассказчиком так же становится внук главного героя, дьячок Фома Григорьевич. Согласно истории, его дед  вынужден совершить путешествие в Ад, чтобы вернуть грамоту, которую потерял. Но Е. О. Третьякова считает, что возвращение документа носит иносказательный характер — это «попытка вернуть грамоту с целью возвращения казацкой чести»[15, 71]. Действительно, Фома Григорьевич не раз вспоминает время, когда существовали отважные и храбрые казаки, что отстаивали православную веру: «Нет, прошло времячко: не увидать больше запорожцев!» [5, 55-62] . Сейчас же, по мнению рассказчика, они сами стали частью той «нечистой силы», против которой когда-то боролись (и ярмарка становится тем местом, где активно проявляется греховная натура запорожцев, один из которых признается в продаже души Дьяволу).

Примечателен и финал повести: несмотря на благополучное разрешение ситуации, достигнутое с помощью перекрещивания карт православным «крестом», темные силы, все еще оставаясь недифференцированной толпой,  постоянно напоминают о себе: «И, видно, уже в наказание, что не спохватился, тотчас после того, освятить хату, бабе ровно через каждый год, и именно в то самое время, делалось такое диво, что танцуется, бывало, да и только. За что ни примется, ноги затевают свое, и вот, так и дергает пуститься в присядку» [5, 62].

Таким образом, герои  истории становятся показателем потери «духовной грамотности» [17, 29], что ведет к неосознанному, в полной мере,  исполнению народных традиций и абсолютной утрате культурной  памяти.

Повесть «Ночь перед Рождеством» является самой красочной в цикле. Именно здесь происходит самое явное пересечение фантастического (хутор, где жил Вакула) и реального (дворец царицы) миров. Главный герой — кузнец Вакула — отражает б льшую часть черт, описанных в «каноне твердости»: он сильный и независимый (перед богатыми казаками), находчивый (перед нечистой силой) и смелый (встреча с царицей) авантюрист, объединяющий в себе ум и наивность. Как и Левко, характеристики молодого кузнеца схожи с героями европейского романа, а любовники Солохи, а также Пацюк, ткач и кум остаются на уровне кукольной комедии. Особенно интересно себя черт: он ругается с кузнецом из-за церковной росписи, как «обыватель с соседом из-за позорящей клички» [11, 1291].

Повесть «Вечер накануне Ивана Купала» больше всех других повестей отвечает канонам  романтизма. Тема «нечистого богатства» и мистических событий характерна для романтической традиции (например, Р. Г. Назиров отмечает сходство сцены убийства Ивася и  жертвоприношения маленькой девочки  из новеллы Людвига Тика «Любовные чары»). Но стоит отметить, что фольклорные мотивы неразрывно связаны с европейским «началом»: Батрак Петро Безродный хорош собой (как это бывает в фольклорных произведениях), его хозяин Корж — второстепенный герой (как Чуб в «Ночи перед Рождеством»), маленький Ивась выступает в роли  эпизодического образа. В итоге, происходит замещение традиционно – главного героя на другого персонажа — Дьявола. Но это уже не комический черт, как в «Ночи перед Рождеством», а Сатана, описанный в европейской литературе (Мефистофель из «Фауста»).  Вдобавок, в повести присутствует традиционная сделка с нечистой силой, что приводит Петруся к преступлению и гибели.

Дополнительный трагизм произведения достигается путём введения темы социального неравенства – юноша просит денег, чтобы купить согласие Коржа на брак с его дочерью. Также, в последствие, батрак меняет свою фамилию на «Чартков», что является отражением концепции «внутреннее» через «внешнее».

Главных героев повести «Страшная месть» немного: Данило Бурульбаш, колдун, Есаул Горобець и Святой схимник.

Данило Бурульбаш отличается от главных героев других повестей «Вечеров …»: он не соприкасается с бытовой стороной жизни (как это было в случае деда Максима), «он героичен в точном смысле слова» [11, 1293]. Если провести параллель между европейской романтической традицией и образом Буральбаша, то характер данного героя схож с образом рыцаря, и тогда Есаул Горобець будет выполнять роль типичного помощника — друга главного героя (например, Гамлет и Горацио).

Антагонистом Данило выступает колдун, обладающий большими знаниями в области чёрной магии и являющийся отступником от православной веры (в отличие от Бурульбаша, поддерживающего православие). Образ и действия этого персонажа В. В. Гиппиус также относит именно к особенностям европейского романа [4, 68]. Однако, род колдуна в «Страшной мести» навсегда останется связан с совершенными им преступлениями, оставшимися без отмщения или отмаливания.

Особым персонажем в повести становится Святой схимник: «Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился в своей пещере…» [5, 91-116].  Образ схимника проявляет грешную натуру колдуна, сильно контрастируя с ним. Именно поэтому происходит убийство Святого — схимник, понимая всю силу грехов колдуна, отказывается отмаливать их, и тогда чернокнижник лишает его жизни.

Таким образом, некоторые исследователи (в том числе и Р. Г. Назиров) предлагают относить «Страшную месть» к жанру готического романа, а героев – носителями, характерных этому жанру, черт. Но А. В. Чоботько считает важным также учитывать религиозный аспект в анализе повести и выделяет «ключевые  события, связанные с образом Бога и святой силы: 1) вставание мертвецов из своих могил, как результат удовлетворенного Богом желания Ивана; 2) сила святых икон, способная изничтожить злые замыслы колдуна (на свадьбе у сына есаула Горобца); 3) сила стен, построенных святым схимником и не дающих возможности колдуну пройти сквозь них; 4) возможность, данная Богом богатырю преодолевать пространство по воздуху; 5) наказание, данное Богом Ивану за чрезмерно суровую казнь, которую он придумал для Петра и его рода; 6) улыбка коня как очередное предупреждение колдуну; 7) "покраснение" букв в книге святого схимника; 8) жизнь колдуна после его физической смерти; 9) жизнь мертвецов из рода Петра». [16, 48].

Повесть «Иван Федорович Шпонька и его тётушка» сильно отличается от всех предыдущих повестей. Не только противоречивые характеристики главного героя, но и сама структура произведения вызывает вопросы у многих исследователей.

Гоголь дает своему персонажу наиболее употребительные русские имена (Иван и Федор), трансформируя их в имя и фамилию. Анализируя связь имени в соответствии с  культурно–национальной традицией, С. А. Гончаров приходит к выводу, что  имя «Иван» в тексте следует трактовать как имя «Адам» («человек, сотворенный Богом»). Это поддерживается отчеством «Федорович» («Божий дар»), указывающим от кого произошел Иван. Также, выбор отчества персонажа поддерживается сюжетно: кто отец главного героя доподлинно неизвестно, так как мать Ивана часто встречалась с соседом в то время, пока отца Шпоньки не было дома. И, получается, «в этом контексте Иван действительно явился на свет как «Божий дар»» [6, 7].  

Обычный мир предстает для Шпоньки в качестве «чужого» и в нем для Ивана нет места.  Все вокруг  строится по принципу исключающего его из социума: в каждой из сфер своей деятельности Иван приобретает признаки, что ведут к отвержению его от этой сферы (например, в шумном классе Шпонька тих). И со временем всё это приводит к проявлению инфантилизма — он ««молода дытына» и в 38 лет. Т.е. он отчужден не только от социума, но и от собственного возраста и даже пола» [6, 14].

Таким образом, все, что должно было стать «своим» оборачивается «чужим», и в итоге, чувство отчужденности и одиночества у Шпоньки  приобретают тотальный характер. Даже несмотря на успешное «прохождение» каждого предыдущего этапа становления, «пассивность и исполнительность Шпоньки коррелирует с материнской активностью его и садистской властительностью Григория Григорьевича Сторченко - зеркального отрицательного двойника Шпоньки» [6, 22].

Завершающей ступенью формирования Шпоньки (и логичным финалом повести) должна была быть женитьба. Но сама мысль о бракосочетании приводит героя в ужас. Это резко нарушает «смысловое движение, ориентированное и на смену статуса персонажа, и на ликвидацию «недостачи» и восстановление миропорядка»» [6, 20]. М. Г Попова считает это одной из причин открытого финала повести, и определяет окончание истории как «ироническое обыгрывание», «острый вид концовки» [12, 141]. Таким образом, можно сделать вывод, что финал – одно из отражений самого Ивана Федоровича Шпоньки: он такой же, как и герой, неуверенный, невнятный и несамостоятельный.

Как можно заметить, мужские образы становятся ключевыми в повестях из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки», и, в зависимости от их происхождения, действий и сюжетных событий, можно привести следующую классификацию: 1) герои, остающиеся на фольклорном уровне: Солопий Черевик, хвастун, влюбленный юноша, поклонники Солохи; 2) романтический тип героев, существующий в сказочном мире: цыган, волшебный герой, сатана в человеческом образе; 3) герои отвечающие традициям готического романа: Левко, каббалист, трагическая жертва, мститель в образе призрака, мертвецы; 4) национально-культурные типы: Данило Бурульбаш, дед Максим, кузнец Вакула; 5) социальные герои: безродный батрак, Голова, винокур, Иван Шпонька, схимник. Дополнительно стоит отметить, что особыми становятся персонажи из «Майская ночь…», «Ночь перед Рождеством», «Вечер накануне Ивана Купала» и «Страшная месть», так как главные герои историй обладают фольклорными чертами и характерными для романтической европейской традиции особенностями.

Итак,  в начале 20 века литературная традиция, все еще, закрепляет именно за мужчинами «широкий» круг возможностей: персонажи мужского пола во многих произведениях становятся ключевыми, выполняют главенствующую роль в развитии и формировании сюжета. В числе таких произведений и цикл повестей Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Почти все главные герои–мужчины имеют различное происхождение и, за исключением Ивана Шпоньки, обладают чертами, входящими в «канон твердости», описанными Т. Е. Агафоновой. Особым аспектом в анализе характеров выступила приверженность того или иного героя православной вере, которая оказалась не только сюжетно-важной деталью, но и стала способом реализовать контекстуальную контрастность характеров.

«Вечера на хуторе близ Диканьки» — сборник самобытных и целостных повестей, объединённых в цикл. В этом единстве раскрывается колорит и украинского славянского фольклора, и  кукольного вертепа, и исторических песен. Благодаря тонкому чувству юмора Н. В. Гоголя, его знаменитой иронии, все повести органично сочетаются друг с другом, а герои (в частности, персонажи мужского пола), наделенные особыми чертами, оттеняют включения черт западной волшебной повести, готического и исторического романа, и новеллы.

Литература (russian)

1. Агафонова Т. Е. Гендерная социализация через изучение литературы в школе / Т. Е. Агафонова // Научно – педагогическое обозрение. – Нижний Новгород, 2019. — № 27. – С. 90 – 98.
2. Березкина Е.П.. Художественное воплощение гендерной оппозиции феминность/маскулинность в русской литературе второй половины XIX в. / Е. П. Березкина // Вестник Бурятского государственного университета. — 2011. — № 10. — С. 116 – 121.
3. Виноградов И. А. Гоголь – художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания / И. А. Виноградов. — М.: Наследие, 2000.— 448 с.
4. Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. В 1 т. Т. 1 / В. В. Гиппиус. — Л.: Наука, 1966. – 348 с.
5. Гоголь Н. В. Вечера на хуторе близ Диканьки / Н. В. Гоголь // Полное собрание сочинений: в 9 т. — М.: Русская книга, 1994. — Т. 1. – 496 с.
6. Гончаров С. А. Неопределенность текста/смысла и определенность интерпретации: (Тайна «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки») / С. А. Гончаров // Культура и текст. – Барнаул, 2005. — Т. 3. — С. 3-35.
7. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя / Г. А. Гуковский. – М — Л.: ГИХЛ, 1959. – 532 с.
8. Завьялова Е. Е. О чертыханиях гоголевских героев / Е. Е. Завялова // Известия Саратовского университета. Серия Филология. Журналистика. – 2014. – Т. 14, № 1. – С. 51–57.
9. Коржова Е.Ю. Психологические аспекты концепции личности Н.В. Гоголя  / Е. Ю. Коржова // Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина. – 2011. — Т. 5, № 3.
10. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя / Ю. В. Манн. — 2-е изд., доп. — М.: Худож. лит., 1988. – 413 с.
11. Назиров Р. Г. Герои раннего Гоголя / Р. Г. Назиров // Вестник Башкирского университета. – 2014. – Т. 19, № 4. – С. 1288 – 1294.
12. Попова М. Г. Особенности финалов в повествовательной прозе Н.В. Гоголя / М. Г. Попова // Cuadernos de Rusística Española. – Сыктывкар, 2011. — № 7. — С. 137 – 148.
13. Попова-Бондаренко И. «Гоголевский код» в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»  / И. Попова – Бондаренко // Гоголезнавчі студії : збірник наукових праць . – Нежин, 2008. — С. 174– 185
14. Степанов Н. Л. Н. В. Гоголь: Творческий путь / Н. Л. Степанов. — 2 – е изд. — Москва: Гос. изд-во худож. лит., 1959. — 608 с.
15. Третьяков Е.О.Философия и поэтика четырех сти хий в творческой системе Н.В. Гоголя / Е. О. Третьякова; науч. ред. А.С. Янушкевич. – Томск : STT, 2015. – 354 с.
16. Чоботько А. В. Художественное пространство повести Н. Гоголя «Страшная месть» / А. В. Чоботько // Литература и культура Полесься. Серия Филологические науки. ― Нежин : НДУ им. Н. Гоголя, 2013. ―№ 1 ( 74 ). ― С. 45―53.
17. Щуков Д. А. Человек и дьявол в повести Н. В. Гоголя «Пропавшая грамота»: бытие в унисон / Д. А. Щуков // Филология и лингвистика. — 2020. — № 1 (13). — С. 23-29.

Литература (english)

1. Agafonova T.E Gender socialization through the study of literature at school / T.E Agafonova // Scientific - pedagogical review. - Nizhny Novgorod, 2019. - No. 27. - P. 90 - 98.
2. Berezkina E.P. The artistic embodiment of the gender opposition femininity / masculinity in Russian literature of the second half of the 19th century. / E.P Berezkina // Bulletin of the Buryat State University. - 2011. - No. 10. - P. 116 - 121.
3. Vinogradov I.A Gogol - artist and thinker: Christian foundations of the world outlook / I.A Vinogradov. - M .: Heritage, 2000. - 448 p.
4. Gippius V. V. From Pushkin to Blok. In 1 t.Vol. 1 / V.V. Gippius. - L .: Nauka, 1966 .- 348 p.
5. Gogol N. V. Evenings on a farm near Dikanka / N. V. Gogol // Complete works: in 9 volumes - Moscow: Russian book, 1994. - T. 1. - 496 p.
6. Goncharov S. A. Uncertainty of text / meaning and certainty of interpretation: (The secret of "Ivan Fedorovich Shponka and his aunt") / S. A. Goncharov // Culture and text. - Barnaul, 2005 .- T. 3. - P. 3-35.
7. Gukovsky G. A. Realism of Gogol / G. A. Gukovsky. - M - L .: GIHL, 1959 .- 532 p.
8. Zavyalova E.E About the curses of Gogol's heroes / EE Zavyalova // Bulletin of the Saratov University. Series Philology. Journalism. - 2014. - T. 14, No. 1. - P. 51–57.
9. Korzhova E.Yu. Psychological aspects of the concept of personality N.V. Gogol / E. Yu. Korzhova // Bulletin of Leningrad State University. A.S. Pushkin. - 2011. - T. 5, No. 3.
10. Mann Yu. V. Poetics of Gogol / Yu. V. Mann. - 2nd ed., Add. - M .: Art. lit., 1988 .- 413 p.
11. Nazirov R.G Heroes of early Gogol / RG Nazirov // Bulletin of the Bashkir University. - 2014. - T. 19, No. 4. - P. 1288 - 1294.
12. Popova M.G Features of the finals in the narrative prose of N.V. Gogol / M.G. Popova // Cuadernos de Rusística Española. - Syktyvkar, 2011. - No. 7. - P. 137 - 148.
13. Popova-Bondarenko I. "Gogol's code" in M. Bulgakov's novel "The Master and Margarita" / I. Popova-Bondarenko // Gogoleznavchі studios: collection of scientific works. - Nezhin, 2008. - P. 174 – 185
14. Stepanov N. L. N. V. Gogol: Creative way / N. L. Stepanov. - 2nd ed. - Moscow: State. publishing house art. lit., 1959 .- 608 p .
15. Tretyakov EO Philosophy and poetics of the four elements in the creative system of N.V. Gogol / E.O. Tretyakova; scientific. ed. A.S. Yanushkevich. - Tomsk: STT, 2015 .- 354 p.
16. Chobotko A. V. Artistic space of N. Gogol's story "Terrible revenge" / A. V. Chobotko // Literature and culture of Polissya. Series Philological Sciences. - Nizhyn: NDU them. N. Gogol, 2013. № 1 (74). – P. 45-53.
17. Shchukov D. A. Man and the devil in N. V. Gogol's story "The Missing Letter": being in unison / D. A. Shchukov // Philology and linguistics. - 2020. - No. 1 (13). - P. 23-29.